22 и 23 апреля в Риге, на сцене театра «Дайлес» — спектакль «Владимир Высоцкий, или Прерванный полет». Перед спектаклем Марина Влади дала эксклюзивное интервью нашей газете.
Из анкеты Пруста
— Ваша любимая цитата, девиз?
— «Свобода, равенство, братство».
— Какова ваша мечта о счастье?
— Знаете, каждый человек имеет свою меру счастья. Для одного это много денег, для другого — общение с природой, для меня очень важно иметь семью. У меня есть прошлое, о котором я вспоминаю с благодарностью, есть настоящее — моя семья, и есть будущее — моя работа, книги, театр.
Счастье? Чтобы рядом были все любимые люди — те, кого я любила, кого я потеряла. Увы, это невозможно, сейчас для меня наивысшее счастье иметь вдохновение, работать!
— Ваше главное достижение в жизни?
— Мои дети, мои сыновья. Я вырастила их одна… Вся моя работа, все мои мужики и самая большая любовь — Высоцкий. И театр, он нас объединял.
— Основная черта вашего характера?
— Я по характеру борец. Упорство, воля к жизни, дисциплина. Я отважная.
— Какой вы хотели бы быть?
— То, что со мной произошло, то, какой я стала в результате всей своей жизни, в результате всех испытаний и потерь, меня вполне устраивает. Если бы вы меня спросили 20-30 лет назад, ответ был бы иным.
— В какой стране вам хотелось бы жить?
— Там где я живу, — во Франции.
— Какое ваше любимое занятие?
— Писать, играть на сцене — в общем, работать.
— Что вы больше всего цените в женщине?
— Силу любви.
— В мужчине?
— Ум. Если его нет, самый красивый мужчина непривлекателен. И, конечно, талант. Мужчина должен быть талантлив.
— Любимый поэт?
— Артюр Рембо, Владимир Высоцкий.
— Любимый писатель?
— Антон Чехов.
— Что вы больше всего ненавидите?
— Насилие во всех его проявлениях.
— О чем вы скорбите?
— О смерти близких людей.
— Ваш любимый композитор?
— Малер.
— Любимый литературный герой?
— Раневская и другие героини Чехова, Анна Каренина.
— Одним словом: что ваша жизнь?
— Это любовь.
— Любимые имена?
— Игорь, Петр, Володя.
— Как вы выходите из кризисных ситуаций?
— Только работа, ну и, конечно, дисциплина.
— Самый красивый человек, которого вы знали?
— Марлон Брандо.
— Ваше состояние духа в настоящий момент?
— Я потеряла всех своих сестер, брата, родителей. Я продолжаю жить и стараюсь сделать все то, что я могу. Я прожила жизнь женщины, очень наполненную и очень красивую. Я продолжаю жить и работать, играть в на сцене, писать, я как бы живу за них. Ну и мои книги — спасательный круг, то, что удерживает меня в жизни, дает силы.
«Мой Владимир»
— 25 лет назад вы написали книгу «Владимир, или Прерванный полет», которая у многих вызвала шок…
— Меня упрекали, что я не все рассказала,что-то придумала, но нет. Это моя жизнь, я писала о том,что я знала, о нем, о той среде, в которой мы жили. Я там искренно рассказывала про нас, про нашу любовь, про мои проблемы, его проблемы. Я благодарна ему, я никогда не стала бы писателем, если бы не он. Потом я уже написала другие книги, но это стало возможно только после первой книги о нем.
Вы знаете, что это Симона Синьоре, моя подруга, подтолкнула меня?
После смерти Володи я медленно умирала, и казалось: ничто не заставит меня вернуться к жизни. Она мне сказала: «Пиши, если уж я сумела, то ты и подавно. Расскажи о вашей жизни, любви, о трагедии. Как он жил и почему умер в 42 года… Пиши так, как будто ты с ним говоришь…»
Было очень сложно, но я справилась. Книга имела такой успех, что я просто была в шоке. Ее перевели на 17 языков (в том числе на латышский). Я подумала: это забавно, ведь когда у меня перерывы в работе в театре или кино, я могу писать!
— Вы были тогда достаточно откровенны для того времени и культа Высоцкого…
— Я решила, что если уже я пишу о нем, я должна писать обо всем, обо всех его проблемах страшных… Я вытащила из себя все, что накопилось и мешало мне продолжать жить.
Я хотела объяснить, почему этот человек умер так рано, он же был прекрасный атлет, замечательный гимнаст. Когда он не пил, он был гениальным актером, трагическим, глубоким.
То, что я написала… я имела на это право. Это моя жизнь, мои воспоминания. Вы понимаете, Высоцкий был… как все мужики, он тоже гулял, естественно, особенно когда пил, — а он часто пил. Он цеплялся за жизнь своими изменами, но он был все-таки интересный мужик, культурный и гениальный поэт. Про него можно столько интересного рассказать.
Он был удивительный, очаровательный, смешной, нетщеславный, сильный, скромный. И вместе с тем хитрый, лукавый… Когда он пил, он придумывал невероятные вещи, чтобы доставать проклятую водку. Это было ужасно, конечно.
Он вообще жил под большим напряжением. Он был бесконечно талантлив, его бесили барьеры, на которые он постоянно натыкался, он все воспринимал слишком болезненно. Это было страшно, когда как будто все можно, но ничего нельзя. Приходилось постоянно бороться с ватной стеной.
Отсюда и его надрыв, когда боль надо забивать водкой. Он всю жизнь шел «по проволоке»…
Ведь, с одной стороны, его все обожали, а с другой — он никогда не видел своих стихов напечатанными. Как будто его нет… Когда я говорю об этом французам, они не понимают: ведь главное, чтобы люди его любили. Они не понимают, как чувствуют себя люди, которым все было запрещено: ставить спектакли, выпускать книги, записывать пластинки…
Перед ним все время горел «красный свет», это его выводило из себя. Тем более что он жил со свободной женщиной. Может быть, до встречи со мной он не чувствовал так остро эту несвободу… Страдания, унижения, излишества — все это убило его.
— Если бы он был жив… сегодня многие используют его имя как некий индикатор совести, заявляя, что Высоцкий непременно был бы с ними, поддержал и т. д.
— Нет, я не могу говорить за него. Но, зная его характер, думаю, он был бы строгим критиком и сегодня.
Он был нервом века, понимаете? Он будоражил, заставлял думать, давал импульс. От него веяло свободой, волей, и он ею заражал окружающих.
Поэтому он имел такой оглушительный успех.. Он никогда не был диссидентом, он любил Россию, был патриотом. Он писал обо всех проблемах. А сейчас… не знаю, но он всегда был честен — перед собой в первую очередь…
Первая встреча
— Когда вы ехали в Россию в 1967 году, вы знали о том, что существует такой актер?
— Нет, конечно. Я приехала на фестиваль и была ошеломлена. Я даже не представляла, что за этой железной стеной меня так знают. Я увидела сотни девушек а-ля «колдунья», пытающихся копировать меня, с распущенными русыми волосами и т. д.
Вечером нас повели в театр на спектакль «Пугачев». Кстати, с этого начинается мой спектакль, я рассказываю о нашей первой встрече, о театре и потом…
И я увидела его, этот шквал энергии (он играл Хлопушу), — он буквально сбивал с ног. Знаете, такая фантастическая энергия, он был прекрасен, просто гигант… Потом вечером он подошел к нам в ресторане — боже мой, нет! — такой простой, маленький, серенький мужичонка, он же был невысокого роста, только необыкновенные, будоражащие глаза…
Кстати, Шемякин в своей книге меня упрекает, что я говорю, что он был невысокий человек, но он действительно был меньше меня ростом. У Шемякина бзик на этой почве. Он все время доказывает, что я не права, показывает фотографии, сравнивает, пишет: «Вот смотрите, они одинакового роста!» — но на самом деле я действительно была крупнее, ну и что с того.
Да, Володя не был в жизни красавец, он был обыкновенным мужичком, но на сцене он был герой! Когда он пел — люди сходили с ума…
— Вы работали с первыми красавцами кино: Марчелло Мастроянни, Робером Оссейном, Жаном Марэ, о вашем романе с Марлоном Брандо ходили легенды, но вы выбрали совсем другого…
— Ну да, он был гений! Его голос, его глаза, такой напор. Он мне сразу сказал при первой встрече: «Ты будешь моей женой…» Я посмеялась, это так мило, так интересно, но мне многие это говорили, многие были влюблены в «колдунью». Но потом он мне стал петь, читать стихи… Я ведь не сразу его полюбила, мы дружили, общались полтора года просто, как со всеми, но его голос… и то, что он на меня так смотрел, — все это меня покорило, и в конце концов я стала его женой.
Дефицит из СССР
— Что вам запомнилось из той жизни в СССР?
— Главное слово — «дефицит!» (Смеется.) Все было дефицит! Я жила совершенно по-советски, единственную роскошь могла себе позволить — походы в «Березку», где покупались дефицитные продукты.
Я же должна была его хорошо кормить! У нас друзья приезжали из разных городов, привозили продукты. Однажды приходим в театр, а у служебного входа стоит Володин товарищ и в руке как огромный букет цветов держит замороженную рыбу!!!
— А что-то приятное осталось в памяти о тех временах?
— Интеллектуальное общение. Тогда, во времена общего застоя и дефицита, такое общение было единственной территорией внутренней свободы. Это было только в России. Впрочем, его больше не существует нигде. Только единицы живут так, как жили мы.
— Вы много путешествовали, он пел для французов, немцев, американцев. Он пел по-русски, о нашем жизни, о вещах, недоступных пониманию несоветского человека. Как его воспринимали?
— Это было невероятно. Да, они не понимали, о чем он поет, но его экспрессия, тембр голоса, обаяние его личности — все это не требует перевода, понятно и так…
Когда мы были в Лос-Анджелесе, он пел для актеров, весь Голливуд был. После концерта Лайза Миннелли встала перед ним на колени. Его голос, эта энергия, этот надрыв, то, как он пел, — это очень волновало людей.
В Париже он пел перед артистами Питера Брука, это театр «Буфф дю норд», где я играла этот спектакль. Так вот, они думали: ну выйдет, споет две-три песни, снисходительно так смотрели. Он взял гитару… и пел почти три часа…
Но и не только перед артистами, перед обычной публикой. Его попросили спеть перед началом большого рок-фестиваля Он вышел на сцену, а перед ним — огромное поле, десятки тысяч молодых людей, которые пришли слушать рок, а им предлагают маленького русского с гитарой. Кругом свист, крики. Он запел… И после первой же песни — опять крики и свист, но уже от восторга. Его не отпускали…
Володю любили все, вся моя родня, все мои парижские знакомые и, как ни странно, даже те, кто никогда не был связан с Россией, с Советским Союзом ни в каком смысле: ни по языку, ни по политическим условиям. Его песнями у нас заслушивались…
«Мои мужчины»
— Все ваши мужчины были яркими, неординарными личностями…
— Я всегда искала в своих мужчинах нечто, напоминавшее мне отца, которого я обожала, но который умер очень рано…
Робер Оссейн был прекрасным актером, потом режиссером, создал свой театр. Мой второй муж Жан-Клод (Бруйе) совершенно другой человек, истинный гасконец, отважный летчик, бизнесмен, полная противоположность Роберу. А Володя… все знают, что он был великим артистом, поэтом, гением.
Мой последний муж Леон был одним из лучших врачей в мире. Все мужчины в моей жизни были необыкновенными, но твердость и защиту, которые казались найденными в таком человеке, лишенном предрассудков, как Робер, или в героическом пилоте, как Жан, — все это мне дал только третий муж — Владимир Высоцкий.
— Вы продолжали поддерживать отношения с бывшими мужьями, они были знакомы?
— О да. Они всегда относились с симпатией друг к другу, что случается крайне редко. С Володей я часто летала к Жан-Клоду, а Леон обожал спектакли Робера и песни Высоцкого. Кстати, Шварценберг никогда не упрекал меня за то, что в нашем доме висел портрет русского мужа, что я часто слушала пластинки с его записями и перечитывала его письма.
— Вы часто слушаете его записи?
— Сейчас нет. Когда он поет, я еще держусь, но как только начинает разговаривать с публикой, ощущение, будто он здесь, рядом, становится невыносимым. Я не могу. Я каждый раз заново умираю.
— Как вам удавалось перенести столько ударов судьбы, выстоять, не обозлиться, сохранить способность творить, прекрасно выглядеть?
— Дисциплина, внутренняя дисциплина, воля, сила жизни. Когда сегодня я оглядываюсь на все, что со мной произошло, мне кажется, что все это невозможно было пережить.
Каждый раз меня спасала работа. Когда умер Володя — я снималась на следующий день после его похорон. Я не могла отменить съемки. Я умирала, но должна была работать.
А потом наступила тяжелейшая депрессия, я думала, что просто не буду жить больше. Мои сестры дружили с доктором Шварценбергом и обратились к нему за советом. Леон как врач пытался мне помочь. Это счастье, что я с ним встретилась после Володи. Каждый день он вытаскивал меня из бездны, в которую меня затягивала болезнь. Он пытался меня разговорить, встряхнуть, мы общались, постепенно привязались друг к другу.
Он был необыкновенным человеком: профессор медицины, министр, общественный деятель и при этом нежный заботливый друг. Он был фантастически разносторонним, любил музыку, живопись, философию.
Это были совсем другие отношения: любовь-благодарность, любовь-дружба, когда зрелые люди встречаются, уже имея опыт потерь, и идут вместе рука об руку, вдохновляя друг друга на благородные дела. Мы прожили вместе 23 года. Он умер от рака, тяжело, три года…
— И тогда вы написали новую книгу — «На пляже»…
— Это не книга — это крик боли, плач. Но это было не так скоро. Сначала я просто перестала жить. Я была абсолютно не готова, что он уйдет. Как я вышла из смерти моего мужа, как я упала в полный ужас и три года ничего не делала, не работала, просто лежала на полу и не могла подняться.
— Сразу после выхода из такого глубокого кризиса вы начали работать над спектаклем…
— Мне позвонила Мишелин Розан (содиректор Питера Брука по театру «Буфф дю норд») и предложила поставить у них спектакль по моей книге. Сначала я отказалась, но потом подумала: почему нет?
Этот спектакль мы делали для французов, я даже не предполагала, что буду играть его в России или в Латвии, что у спектакля будет такая долгая творческая судьба.
Мы хотели рассказать французским зрителям, какой великий артист был Владимир Высоцкий и как я счастлива и горда, что он был моим мужем.
Мне трудно играть эту пьесу. В других спектаклях я всегда могла опираться на какой-то вымышленный образ, придуманный текст или партнеров в спектакле. Здесь нет актерского ремесла, это личная боль.
Здесь я почти одна на сцене, мой партнер — Высоцкий, но его больше нет. Это тяжело. На сцене я опять в который раз буду объясняться в любви человеку, который был моим мужем, был талантливым гениальным артистом, был моим любовником…
Мой спектакль — это квинтэссенция нашей любви. Когда я играю этот спектакль, я проникаю в наше прошлое, я снова живу этим, я вынимаю из себя самое сокровенное.
Здесь я не просто актриса, это не только мой текст — это моя жизнь, моя боль, я вступаю в свое прошлое и когда я говорю его последние стихи, я еле-еле могу их произносить.
Фрагмент из книги: На пляже, или Черный Человек
Я начала пить, чтобы облегчить страдания. Два года с лишним я жила в плену у алкоголя почти в полном одиночестве, если не считать редких звонков от уже взрослых детей.
Временами подумывала о самоубийстве. Но от этого спасли собаки: их надо было кормить, выгуливать.
Я ездила на велосипеде, с трудом удерживая равновесие, в ближайший магазин за продуктами, а главное — за вином. Обратный путь был гораздо легче. Я даже испытывала некоторую эйфорию, хорошо знакомую алкоголикам. Это в свое время меня удивляло в уникальном человеке — Высоцком, у которого начинала хмельно кружиться голова лишь от одного предвкушения предстоящей выпивки. Теперь пришла моя очередь.
После общения с черным человеком я часто падала. Для этого было достаточно, чтобы меня задела одна из собак. Я стояла на четвереньках, а когда сознание возвращалось, то мазала мазью ободранные коленки и лечила ссадины на руках.
Меня разбирали смех и презрение к самой себе. Опустившись практически до дна, я нашла в себе силы, чтобы всплыть на поверхность.
Привязанность к алкоголю я выбила другой страстью — тягой к писательству. Сначала не прикасалась к алкоголю до шести часов вечера, а затем вообще сократила его потребление до минимума.
| Вы работали с первыми красавцами кино: Марчелло Мастроянни, Робером Оссейном, Жаном Марэ, о вашем романе с Марлоном Брандо ходили легенды, но вы выбрали совсем другого… |
Конкурс «Самый красивый кот Латвии» Следующая публикация:
Поможем малышу выжить!
