Никас САФРОНОВ — о творчестве, мистике, поклонницах и категории «бывший советский человек»

Никас САФРОНОВ — один из самых известных художников современности. Он добился признания не только в России, но и за рубежом. В честь него американские астрономы назвали новую звезду в созвездии Андромеды. Но мало кто знает, каков Никас самом деле. Мы рады, что сегодня сможем познакомить вас с ним поближе…

В Латвии Никас нечастый гость. Вот и недавно он залетел сюда как комета, всего на один вечер. «СУББОТА» не упустила случая пообщаться со знаменитым художником.

— Никас, вы прилетели в Латвию на спектакль Ильи Бочарникова «Студент дневного отделения». Как впечатления?

— Я с удовольствием смотрю современные постановки, и этот спектакль меня не разочаровал. Всегда думаю: какой же сложный механизм приведен в действие — все выверено, все работает на идею.

Я не театровед и не разбираю постановку по частям, я воспринимаю впечатление. Меня и условность устроит, и сам могу додумать, доиграть что-то в своей фантазии. Я благодарный зритель! А у Бочарникова поймал себя на мысли, что мне интересно было бы посмотреть этот спектакль и во второй, и в третий раз…

«Рига — часть моей родины»

— Что вас связывает с Ригой?

— Я отношусь к особой категории — бывший советский гражданин. Поэтому для меня Рига город родной, часть моей исторической родины.

Во многих городах у меня есть друзья, любимые места, но Рига — это еще и ни с чем не сравнимая ностальгия. Сесть на ночной поезд и выбраться сюда на выходные, чтобы выпить кофе с фирменными булочками, если повезет, сходить в Домский собор, послушать орган — вот моя Рига. Каждый визит в ваш город — как встреча со старым другом.

— У вас литовские корни по маме. Вы работали в Паневежисе, учились в Вильнюсе. Говорят, что человек, который жил в Прибалтике, на всю жизнь остается прибалтом. Ощущаете ли вы в себе прибалтийскую ментальность?

— В Прибалтике я жил не так уж долго, чтобы считать себя прибалтом. Все-таки родился в Ульяновске, вырос в русской провинции, в глубинке.

Литва для меня была Европой, чуть ли не заграницей. Мне там было хорошо, я чувствовал себя в своей тарелке, практически дома. Что тут сыграло роль: генетическая память или мамины рассказы, сказать трудно. Но по-литовски я не говорю, а язык — это, наверное, все-таки основа ментальности…

Остановить мгновенье

— Среди покупателей ваших картин немало легендарных личностей: София Лорен, Пьер Карден, Дайана Росс, Михаил Горбачев… Какие встречи запомнились больше всего?

— Я не люблю отвечать на вопросы, где нужно кого-то выделять особо. Вот вы первой упомянули Софию Лорен — вероятно, из-за громкого имени, всемирной популярности. Конечно, когда я впервые увидел ее не на экране, а совсем рядом, впечатление было сильнейшим и запомнилось на всю жизнь. Потом мы много раз встречались, я принимал Софию Лорен у себя, и каждый раз она блистала, каждый раз вместе с ней в мой дом входила сама Италия.

Мне повезло, что мое искусство свело меня с интереснейшими людьми, каждый из которых не то что состоялся, а еще и создал свой мир, как Карден, или свою эпоху, как Горбачев.

— Можете ли вы заставить себя написать портрет человека, который вам несимпатичен? Например, написали бы вы Гитлера или Гиммлера, если бы жили в 1940-е?

— Неприятен может быть сам человек как личность, а может быть неприятна его внешность, что для портретиста тоже чрезвычайно важно. Если лицо так искажено пластическими операциями, что природных черт уже не видно, а есть только маска, то за такую работу я не возьмусь. Это неинтересно.

Другое дело, если передо мной неоднозначная или даже однозначно отрицательная личность. Тут во мне включается психолог. Такой портрет может быть очень даже интересен и поучителен. Гитлер и Гиммлер — это ведь лица своей эпохи, злодеи, но люди, которых именно из-за их злодейств забывать не стоит.

Я рад, что передо мной не стоит выбор: писать этих преступников или нет, но я никогда не стал бы осуждать художников, которые этим занимались.

— Как возникают идеи ваших картин? Откуда рождаются образы?

— Идеи повсюду, и это не преувеличение. Смотришь на полотно великого мастера — и вступаешь с ним в диалог, возникает идея, преломляющая его искусство, его мастерство в современном, в моем собственном ракурсе… Смотришь в окно — и видишь жизнь, которую хочется отразить, запечатлеть, остановить мгновенье… Просыпаешься — и не хочется упустить сон… Мир вокруг так и просится на полотно!

Разговор с Леонардо да ВИНЧИ

— Бывали ли у вас творческие неудачи? Есть ли работы, которые вы никому не показываете?

— Создание картины дело не мгновенное. Если бы я нажимал на кнопку фотоаппарата, можно было бы сказать: вот удачный кадр, а вот неудачный. Я же работаю долго и внимательно. И если чувствую, что что-то идет не так, как мне хотелось бы, то не довожу свою работу до «творческой неудачи».

Какая-то моя работа мне нравится меньше, какая-то больше, что-то из прошлого я теперь сделал бы по-другому, но это не значит, что я все их собрал бы и выбросил. Это, как говорится, этапы творческого пути.

— Что вы считаете своей школой и кто ваши учителя?

— В Учителя с большой буквы следует брать лучших, и я учился у великих мастеров. Изучал сначала альбомы, потом, когда появилась возможность, пропадал в музеях. В живописи было много потрясающих достижений: и итальянское Возрождение, и золотой век Испании, и фламандцы.

Я старался погружаться в любимые полотна не как искусствовед, а как ученик. Всем известен психологический прием: хочешь разгадать преступление — думай как преступник. А я, стараясь разгадать художественный замысел, старался думать как художник. Иногда так входил в «диалог», что и во сне видел себя внутри картин, видел то, что напишу много позже. Даже с Леонардо да Винчи однажды разговаривал, и вполне интересная получилась беседа. Не спрашивайте, на каком языке, — на языке сновидений. Так что у меня были хорошие учителя.

— Как вы относитесь к таким направлениям в современной живописи, как авангардизм или абстракционизм?

— Это интересные эксперименты в искусстве — не случайно они возникли в период взлета популярности психологии. Они эффектны, они достигают цели, есть просто невероятные по силе воздействия полотна. Сейчас же это превращается в своего рода игру типа: разгадайте меня, я такой загадочный…

Русский авангард был прекрасен в начале прошлого века, когда он продвигал идею. Теперь он стал декоративным, условным, сам себе ставит рамки вместо того, чтобы их раздвигать. В современном искусстве я жду нового, того, что отразит наш XXI век. Наверное, каким-то образом в живопись должна прийти инсталляция, которая делает сейчас огромные успехи…

«Ругать проще, чем хвалить»

— Как вы восполняете энергию, которую тратите на картины?

— Стараюсь пополнять свои впечатления. Встречаюсь с друзьями, путешествую. Но неправильно было бы говорить, что картины что-то забирают у меня. Наоборот, они дают счастье творчества, когда замысел воплощается. А физическая усталость проходит быстро.

Во время работы я наполняюсь энергией, даже если ее не было в начале. Начинаю писать, и в процессе приходят и вдохновение, и силы, и новые замыслы. По мне, так лучше совсем без отдыха, чем совсем без работы.

— Вас не только хвалят, но и ругают. Как вы воспринимаете критику?

— Я ко всему отношусь с пониманием. Я тоже человек, и тоже несовершенен — меня есть за что хвалить и, наверное, есть за что и ругать. Сколько раз это шло мне на пользу, не давало расслабиться, заставляло посмотреть на себя со стороны! Я восприму критику от профессионала, друга, достойного человека.

Но иногда ругают просто для того, чтобы просклонять мое имя, или для того, чтобы за счет моего имени привлечь к себе внимание. Ведь ругать, критиковать, гораздо проще, чем хвалить. Покритиковать то, что нравится большинству, — это уже практически протест, оригинальность. Так обстоит дело в живописи, а в жизни… Каких только провокаторов я не встречал! Они будут ругать любого, кто хоть как-то заявил о себе. Это их способ самовыражения.

Ко мне как к человеку их высказывания вообще не относятся, потому что не будь меня — ругали бы другого художника, который был бы на моем месте.

— За что вас не любят коллеги по цеху?

— Вы и представить себе не можете, сколько у меня «коллег»! Одни меня любят, а другие — нет. Если говорить обо всех художниках, которые имеют обо мне какое-то мнение, то я думаю, что «любовь» и «нелюбовь» уравновешиваются. Это абсолютно нормально — сколько художников, столько и мнений.

Но поскольку я член и союза художников, и академии, это означает, что профессионалы любят меня достаточно: я ведь не сам себя рекомендовал в эти организации, меня захотели там видеть.

Из рода священников

— Вы построили церковь в Ульяновске, городе, в котором родились. Почему?

— Такой был порыв, и со временем он не прошел, а воплотился в доброе дело. Когда я начинал, церкви еще не строились так повсеместно, как сейчас, а мне хотелось, чтобы в моем городе храмов было пусть на один, но больше.

Я из рода священников: говорят, за мной двенадцать поколений. И это не просто семейная история — это образ жизни, способ общения с миром. Священником я не стал — не хотел, да и не сумел бы, но внести свой вклад в укрепление веры старался всегда. И вообще, что может быть прекраснее церкви, в которую вложен твой труд, твоя жизнь, и которую ты посвятил своей матери! Тут любой пафос уместен, никакие слова не будут слишком высокопарными.

— У вас есть дети, в том числе внебрачные. Насколько вы близки с ними? И что, по-вашему, главное в воспитании детей?

— Я люблю всех своих детей и бесконечно переживаю, если кому-то из них не хватает моего внимания, а с кем-то меня разлучили обстоятельства. Я всех поддерживаю, откликаюсь на их просьбы, никогда не отталкиваю их и, конечно, всегда помню, что они у меня есть.

Я стараюсь давать им главное — личный пример. В современном мире так много информации, что они сами выберут то направление в жизни, которое им будет интересно, и если это музыка или математика, профессиональные учителя преподадут их гораздо лучше, чем я. Но я могу научить добиваться цели, не сдаваться, быть в числе лучших, не забывать свою семью, помогать тем, кто нуждается. Эти вещи нельзя объяснить, дети должны видеть, что именно так живут их родители. На мой взгляд, в воспитании это самое важное…

Мистические шары

— Вы дружили с Юрием Лонго. Как вы относитесь к мистике? Происходили ли с вами в жизни какие-то невероятные, не поддающиеся объяснению истории?

— Да, со мной происходили удивительные вещи, которым я до сих пор не могу найти никакого объяснения, кроме мистического. Я много раз рассказывал о том, как на моей выставке после закрытия из картины в картину летали полупрозрачные светящиеся шары. Осталась даже видеозапись, сделанная ночью в запертом помещении, на которой они прекрасно видны.

Может быть, я потому и рассказываю об этом случае в течение многих лет, чтобы кто-то дал мне ответ: что же это все-таки было? Но ответа нет, и шары так и остаются мистическими.

В детстве я чудом спасся от шаровой молнии, и ее красота поразила меня на всю жизнь. Бывали и не такие красивые случаи, но тем не менее так же абсолютно необъяснимые.

Что же касается дружбы с Лонго, то я познакомился с ним не как с мистиком и магом, а как с исключительно интересным и творческим человеком. Многие сожалеют, что он унес с собой в могилу свои тайны, а мне жаль, что нельзя поговорить с ним по душам о книгах, фильмах, общих друзьях…

— Вы были дважды официально женаты. Что определяло ваш выбор? Что вы цените в женщине?

— Вы обращаетесь к художнику с таким рациональным вопросом, что я даже не знаю, что вам ответить. Конечно, женщина должна быть и женственной, и чуткой, и стремиться внешне воплотить тот образ, который она считает своим, но все это касается всех женщин.

Если же говорить о той «единственной», то тут правил нет. Только любовь, чувство, подсказанное сердцем и не выразимое словами. Глаза, которые смотрят с любовью, увидят в женщине совершенство, хотя она может состоять из одних недостатков и несовершенств. И начни их перечислять словами, ужаснешься, а так они сочетаются, что просто прелесть!

И наоборот: все вроде хорошо, даже прекрасно, а человек не твой, не представляешь, о чем с ней говорить. Не то что любви — простого контакта не возникает. Поэтому я скажу, что главное — это все-таки любовь. Жениться надо по любви и на всю жизнь. И так каждый раз…

Скандалы и поклонницы

— Всеобщее женское обожание вас иногда принимает странные формы. Как вы относитесь к поклонницам, которые делают скандал и популярность себе на вашем имени?

— Мне, конечно, такие проявления «любви» неприятны, но что поделать? Иногда дамы так настойчивы, что просто не замечать их не получается. Все они преследуют разные цели: некоторые просто голову теряют, напридумывают себе разные сценарии. Это все не со зла… Я стараюсь их не обидеть, развлечь как-нибудь, и постепенно эта экзальтация проходит.

Когда же на моем имени пытаются создать себе нездоровую популярность, это уже не поклонницы, и никаких добрых чувств эти дамы ко мне не имеют. Как я понимаю, им вообще все равно, какого известного человека использовать в своих целях. Этого я не люблю и не оставляю безнаказанным уже только потому, чтобы по их пути не пошли другие, решив, что все так легко и просто.

Раньше я старался таких вещей просто не замечать, но теперь иногда они принимают такой масштаб, что игнорировать их невозможно.

— Что означают для вас деньги? На каком месте они стоят в вашей личной шкале ценностей?

— Есть хорошая поговорка: «Тот кто говорит, что деньги могут все, никогда их не имел». Я так давно их не считаю и так давно добился такого уровня жизни, когда могу не думать о каждом рубле, что занялся совсем другими проблемами.

На каком месте деньги для меня сегодня, я не знаю, потому что могу о них не думать. Если завтра у меня появится важная цель, для которой нужна будет сумма бОльшая, чем у меня имеется, тогда деньги снова станут важны, потребуют усилий. И, может быть, даже выйдут на одно из первых мест.

Но сегодня я могу не работать ради заработка, а развивать свое искусство и получать за свой труд достойное вознаграждение. Эта ситуация мне нравится. Думаю, что каждый мастер и специалист должен стремиться к чему-то подобному…

Похожие публикации