Как бывшая учительница Илона СПУРЕ стала начальником управления мест заключения и получила высшее воинское звание

Когда-то Илона СПУРЕ была учительницей начальных классов, но уже более 20 лет работает в тюремной системе и носит генеральское звание…

Начальник управления мест заключения Илона СПУРЕ недавно стала второй латвийской женщиной-генералом. В наши дни генералами уже не становятся на поле боя, но тюрьму можно условно так назвать. Интересно, что в честь присвоения Илоне Спуре генеральского звания один из сортов рододендрона, созданных профессором Рихардом КОНДРАТОВИЧЕМ, получил название «Генерал».

— По образованию вы учительница латышского языка и литературы. Эта профессия представляется женской, однако вы довольно быстро попали в управление. Как это случилось?

— Я работала в юрмальской 4-й средней школе, которую и сама окончила. Обучала первоклашек. Тогда, в самом начале 1990-х, у нас не было ничего, чтобы научить ребенка читать, кроме букваря с петушком на обложке. Я поняла, что этого слишком мало. Начала искать различные материалы и учить детей по ним. Каждый год брала новый первый класс и закладывала самые основы — умение читать, писать и считать.

Конечно, от первоклашек до тюрьмы скачок немалый. Туда я попала случайно: знакомые попросили кое-что перевести. В то время в Дзинтари департамент управления тюрьмами министерства обороны создавал учебное заведение для тюремного персонала. Менялся государственный строй, все нормативные акты в основном были на русском языке, требовалось создавать базу заново — и на латышском.

Со временем меня стали приглашать на работу в учебный центр. Два раза я отказывалась, так как хотелось остаться с детьми — какая у меня связь с тюремной системой? Казалось, что это тяжело и совершенно не для меня. В третий раз, когда попытались уговаривать, я решила что-то изменить в своей жизни. Хотелось развиваться и осваивать новое.

С 1994 года я приступила к работе в учебно-методическом центре департамента мест заключения в Дзинтари. Сначала была инспектором, помогала готовить лекционные материалы. Вскоре мне предложили самой вести занятия. За шесть лет я стала старшим преподавателем, вела пять предметов…

— А дальше?

— Я поступила в магистратуру института педагогики и психологии. После учебы ушла в управление мест заключения, начала работать в сфере социальной реабилитации, затем это переросло в ресоциализацию. Фактически последнюю область я развила с нуля: образование заключенных, развитие занятости, разработка программ ресоциализации и многое другое…

Одна в мужском мире

— Когда вы оказались в тюремной среде, вас окружали в основном мужчины?

— Да, одни мужчины были вокруг. Сегодня среда стала более женственной: 35 процентов сотрудников тюремной системы женщины. Они занимают разные должности: психологов, социальных работников, надзирателей. Начальник женской тюрьмы — тоже женщина.

— Как приобрести авторитет в этом мужском мире?

— Думаю, мое преимущество в том, что я здесь уже 24 года. Чтобы приобрести авторитет, я только добросовестно делала свое дело — целенаправленно, не опуская рук при первых же трудностях.

— Вы наверняка сталкивались с такими вещами, как господство, доминирование, власть. Вы пытались что-то скорректировать, привить новые ценности?

— О том, что изменилось за последние годы, лучше высказаться тому, кто наблюдает систему со стороны. Перемены определенно происходят. Думаю, например, что больше нет солдафонства…

— Что вы имеете в виду?

— Строго регламентированные команды: «Я так сказал — значит, так и будет!» Человечность при этом исчезает. Тюремная система уже сама по себе является репрессивной, а также тяжеловесной и нелегкой на подъем. За последние годы удалось изменить эту тяжелую отрасль так, чтобы у нее появилось человеческое лицо. Гуманное отношение — вот это точно появилось.

Второе: с людьми, оказавшимися в тюрьме, нужно работать уже с первого дня. Это пойдет только на благо обществу, всем нам. Если мы их просто посадим под замок и «оставим в покое», просто наказав, вряд ли можно ожидать, что они выйдут из тюрьмы лучшими, чем вошли…

Родом из детства

— Вы думали о том, почему человек становится преступником?

— Да, и в свое время изучала эту тему, когда работала в учебном центре. Никогда не поверю, что это наследственность. Разве что в особых, очень редких случаях.

Конечно, основа основ — социально-экономический фактор. Часто, если человек рождается в социально неблагополучной семье, ребенок ничего хорошего не видит: вокруг только пьяные родители с друзьями, здесь же и драки, родителям безразлично, ходит он в школу или нет.

Примерно к пяти годам у ребенка уже обнаруживаются признаки, свидетельствующие о будущей склонности к преступности. Воспитатели в детсадах и учителя начальных школ определенно могут их заметить — действовать надо уже тогда.

И вот ребенок в школе плохо учится, прогуливает. Что делать? Раньше просто исключали из школы. Потом могут быть разные варианты: детдом, интернат, специальная программа. Все это со временем накапливается — и в конце концов он оказывается на скамье подсудимых.

Тюрьма — последняя инстанция. Общество ожидает от тюрьмы очень многого, и тюрьма действительно много дает. Тюрьма должна сделать все: вылечить, научить, подыскать возможности работы, обеспечить консультации психолога. Вопрос — что происходит потом, когда человек возвращается в общество…

— Насколько необходим детский дом при женской тюрьме?

— Это даже не детский дом — мы называем его детским отделением. Там дети могут находиться до 4-летнего возраста, если женщина родила, отбывая наказание. По-моему, в первые годы важно не разрывать связь между ребенком и мамой, поэтому сначала она вообще живет в одной комнатке с малышом, кормит его, учится за ним ухаживать.

Почему именно до четырех лет? Это возраст, когда основные черты характера уже сформировались, но ребенок еще не понимает, что находится в закрытом учреждении. С детьми работают специалисты, их часто вывозят из детдома на познавательные мероприятия. Возможно, в Ильгюциемсе дети получают больше, чем в некоторых семьях, — не только из-за обстоятельств, но и из-за времени, уделяемого их воспитанию.

— Но когда ребенку исполняется четыре года, он должен покинуть маму и это место?

— Обычно женщина до этого времени выходит на свободу. Или есть кто-то в семье, кто может взять ребенка к себе. Редко бывает, чтобы ребенка отдавали в приемную семью или в учреждение. У нас с детскими домами нехорошо обстоит дело.

В последнее время появляются совершенно вопиющие случаи, когда заключенные — бывшие детдомовцы. Это неподходящее место для ребенка. Если же мы дискутируем о том, стоит ли отдавать ребенка супругам-пьяницам, у которых четверо детей и ожидается пятый… Не знаю, лучше ли для ребенка оставаться в такой семье…

Задушевный разговор

— Вам самой приходится встречаться с заключенными?

— Конечно, я очень часто езжу в тюрьмы и беседую с теми, кто отбывает наказание.

— О чем они говорят?

— О будничных, житейских делах. Остался в памяти один задушевный разговор 25 декабря прошлого года. Вечером я поехала в Центральную тюрьму. Пила с заключенными чай, поговорили о жизни, о том, что их заботит, что хочется отправить детям открытку или что мама болеет. Конечно, бывают и жалобы на то, что кажется неправильным.

— Не жалуются ли скорее на то, что нет туалетной бумаги, чем на то, что на воле болеют мама или ребенок?

— Не без этого. Хорошо, что можно пожаловаться на что угодно, — есть такое право. Но мне хотелось бы напомнить, что есть и обязанность: долг перед государством, обществом, родителями. Перед своей жизнью, в конце концов. Об этом думают меньше. Неужели же государство у них до такой степени в долгу?

— Вам встречались случаи, когда люди после тюрьмы настолько хорошо интегрировались в общество, что фактически вернули государству условные убытки от их сидения в тюрьме?

— Есть такие случаи. Их, правда, немного. Есть и разочарования. Я сама руководила административными комиссиями, в том числе в Цесисской колонии для несовершеннолетних. Бывали разные истории. Хочется человеку поверить, что он сможет устроиться в жизни. Затем — ужасное разочарование от того, что поверил ему, а потом опять встречаешь в тюрьме. Он тебе такого нарассказал, показывал даже макет дома своей мечты, собирался жениться и завести детей. Проходит месяца два — и он снова за решеткой…

«Моя семья — моя броня!»

— Как не поддаваться этим эмоциям и не нести их домой?

— С годами обрастаешь броней. Вообще, семья для меня большая опора, это моя команда, поэтому я стараюсь организовать время так, чтобы дать ей по максимуму. Ясно ведь, что в чем-то я обкрадываю своих близких. Поэтому пытаюсь сделать так, чтобы они ощущали меня своей мамой и женой…

— Что для вас означает новое звание?

— Прежде всего — огромную оценку и ответственность. Я и так всегда была ответственной, но это налагает еще большее бремя. Награждение открывает новую возможность развиваться профессионально. Это не тот случай, когда звание генерала дают перед выходом на пенсию — как бы в благодарность. Это фактически уникально: мне дана возможность в этом статусе работать и совершенствовать систему.

— Генеральское звание означает, что у вас были и другие воинские звания…

— Да, с самого начала, как я приступила к работе.

— Значит, у всех, кто работает в тюремной системе, есть воинские звания?

— Фактически да. И генерал — наивысшее звание, особенно для женщины, работающей в этой системе.

— «Особенно для женщины» — потому что тяжелее или потому что женщин меньше?

— Не так давно в этой системе стали ставить женщин на руководящие посты. Раньше так не было принято. Существует стереотип, что это мужская работа.

— Что в ней такого мужского? Татуировки, жаргон?

— Это, конечно же, фон — представление о том, что мы работаем с преступниками и, извините, бандитами. Какая женщина сможет справиться, принимать решения, менять систему? Раньше таких мыслей не возникало.

— До сих пор есть представление, будто для женщин может быть проблематично работать в этой сфере?

— В тюремной системе в целом 35 процентов женщин, приходят молодые девушки. Иногда они бывают сильнее мужчин. Так что от пола ничего не зависит. Ты либо можешь, либо нет.

— У вас форма с юбкой?

— Новая с юбкой, есть и с брюками…

Перемен требуют наши сердца!

— Если вы военнослужащая, это значит, что в определенных обстоятельствах вам придется идти воевать?

— В определенных обстоятельствах мне придется отдавать конкретные распоряжения и принимать решения. Я должна управиться с заключенными.

— Что касается системы безопасности в целом и тюрем в частности, какие ошибки допущены в этой системе, которые сейчас трудно исправить?

— Когда я вступила на свой пост в июле 2013 года, я уже наметила проблемные области, которые нужно менять. Что касается развития системы, то 10 лет вообще никакого развития не было. В этом была вина как экономической ситуации, так и людей, заботившихся больше о каких-то делах, только им самим известных, чем о развитии системы.

Кажется, мне удалось показать людям, в этой системе работающим, куда мы идем, какой мы хотим видеть тюремную систему 5-10 лет спустя.

— И что вы хотели бы увидеть 10 лет спустя? Новую тюрьму?

— Даже 10 лет не хочется ждать — максимум четыре-пять. Новое место заключения должно быть создано — от его наличия зависит изменение философии исполнения наказания. Оно должно исполняться по-современному. Нельзя разместить 15 человек в одном помещении и ждать, что они ресоциализируются и выйдут на свободу, став лучше. Чудес не бывает!

С заключенными надо работать, и они тоже должны работать над собой. Мы не ожидаем одного лишь строительства золотой клетки — мы работаем над тем, что в эту клетку поместить. Именно поэтому мы вместе с Минюстом работаем над новым законом об исполнении наказаний, нормализирующим условия. Нельзя хотеть от человека, чтобы он стал лучше в нечеловеческих условиях.

— А что вы отвечаете на довольно-таки частые упреки, что у стариков пенсии маленькие, а у заключенных — хорошие условия?

— Мы не будем строить никаких дворцов и пятизвездочных гостиниц. Нет, все аскетично, просто: железобетонные стены светло-серого цвета (но не темного — от этого человек сходит с ума), стол, кровать, табуретка, полка для разрешенных личных вещей, душ, туалет. Ничего шикарного тут нет. Да и сотрудники заслужили работу в нормальных условиях, как и любой в нашем государстве…

Муж, который понимает

— Кто у вас дома генерал?

— Дочь. (Смеется.) По крайней мере, мне так кажется. Она любит разложить все по полочкам. Она, вероятно, сказала бы, что я. Но если серьезно, мы ролей не делим.

— У вашего мужа нет проблем в связи с тем, что жена так высоко поднялась, да еще стала генералом?

— Думаю, он меня лучше понимает, потому что сам служил в пожарно-спасательной службе. Возможно, ему как мужчине нелегко, но он никогда не делал таких сравнений. Дом — это дом, никаких генералов тут нет. Конечно, он наблюдает все, что со мной происходит, сопереживает.

— Так, значит, вы все-таки кое-что приносите с работы домой?

— Да, уж этого не заметить невозможно. Я должна сказать большое спасибо мужу и детям: без них я не смогла бы этого. Мне не приходится переживать из-за того, что дети останутся голодными или хлеб не будет куплен. В этом я полностью полагаюсь на мужа.

— У вас не бывает внезапного страха из-за того, в каких ситуациях могут оказаться ваши дети, или из-за того, что вы внезапно распознаете в их поведении какой-то нюанс, связанный с тюремной средой?

— Конечно, я задумывалась об этом. Но должна сказать, что, слава богу, моей старшей дочери уже 17, а сыну 14, и мне повезло: они выросли хорошими, честными людьми. У меня нет опасений по поводу того, в какую компанию они могут попасть. У нас есть правила, и они их приняли…

Сармите КОЛАТЕ

Фото — Айвар ЛИЕПИНЬШ

Перевод — Юлия РУДОКАЙТЕ

Два генерала. Илона СПУРЕ и рододендрон сорта «Генерал».

Похожие публикации